Название: Просто Огонёк
Фэндом: Trinity Blood
Жанр: юмор
Пейринг: Раду/Дитрих, Раду/Йон, Раду/Алессандро
читать дальше- Эй, Раду, что ты там пишешь? – лениво поинтересовался Дитрих. Юному мастеру марионеток было скучно, и скука эта заставила его снизойти до интереса к делам «простых смертных».
- Да так, ничего особенного, - поспешно отозвался Фламберг, машинально прикрывая свою писанину ладонью. Это было его первой ошибкой.
Конечно же, этот жест от взгляда бдительного Лоэнгрина не ускользнул. Вообще, бдительность Кукловода в Ордене уже давно стала темой для шуток, ибо уж слишком плавно она переросла в паранойю. Кукловоду везде мерещились заговоры и интриги. Однажды он даже умудрился заподозрить в предательстве самого Каина… но был тут же быстро отрезвлён Кэмпфером. Во имя мира во всём Ордене и целости конечностей самого Дитриха.
Итак, спрыгнув со стула, на котором до того герр Лоэнгрин скучающе раскачивался, юноша быстро подошёл к столу, где разместился Раду, и выхватил у того из рук недописанное пока что письмо.
Далее Фламберг допустил вторую ошибку, потому что немедленно протянул руку за бумагой:
- Отдай… те, герр Лоэнгрин.
- Таак, посмотрим, что тут у нас? – разумеется, юноша возвращать письмо и не думал. Вместо этого он быстро пробежал взглядом текст. Потом посмотрел на Раду. Потом вновь перевёл взгляд на письмо.
Губы юноши расплылись в ехидной улыбке.
- Радууу… а ты педофил.
- Что?!
- Да-да, и не отпирайся! Чьи «маленькие пальчики» ты там хотел целовать?
Фламберг скрипнул зубами, стряхивая опасные огни с кончиков пальцев, вспыхнувшие чисто машинально.
- Верните.
- Я всегда говорил, что ты … - ехидная улыбка Кукловода неожиданно погасла. Перемена в лице оказалась настолько резкой, что Раду, забыв на пару мгновений о своём праведном гневе, удивлённо воззрился на Дитриха.
Герр Лоэнгрин вдруг покраснел и быстро протянул письмо хозяину.
- Кхм… извини, Раду… вот, держи…
- Спасибо, - машинально кивнул молодой человек, забирая бумагу из рук Кукловода.
Пальцы их соприкоснулись.
Дитрих запылал, как маков цвет, и, пробормотав нечто невразумительное, спешно ретировался.
Проводив его ничего не понимающим взглядом, Раду посмотрел на письмо.
- Чего это он… Ладно. На чём я тут остановился…
«… Искра юной души прекрасна – это я усвоил уже давно. Наверно, поэтому меня, словно магнитом, тянет к тому, кто может одним лёгким движением руки отправить меня в Ад. В настоящий Ад, хоть я и не верю в него.
В ваших изящных руках – невероятная власть. И это делает вас похожим на талантливого музыканта… или дирижёра.
О, как я желал бы целовать ваши маленькие пальчики! Вы, с юных лет обладающий такой силой, такой властью – вы даже не подозреваете о том, что творится у меня на сердце…»
- Ну да… интересно, что с ним… - пожав плечами, Фламберг решил всё же судьбу больше не искушать и закончить письмо чуть позже.
- «Чуть позже – и не в Ордене… а то ходят тут… всякие», - подумал молодой человек и поспешил прочь.
- Раду, а что ты пишешь?
Фламберг вздрогнул.
-«Где-то я это уже слышал», - пронеслось в мыслях. Вслух барон произнёс – Да так… письмо, можно сказать.
- А кому письмо?
- Мм… одному очень, очень хорошему… одной замечательной личности, - задумчиво отозвался Фламберг, откидываясь на спинку кресла.
Йон Фортуна, сидевший на кушетке, по-турецки скрестив ноги, с любопытством покосился на недописанное письмо. Редко когда на лице у Раду проступал такое выражение. Увлечённое.
Некоторое время Йон ещё пробовал притворяться, что читает книгу. Но Раду уж слишком часто задумывался над письмом, вздыхал, сверлил взглядом пространство и вообще – вёл себя странно.
- Раду…
- Да?
- А ты не сделаешь мне чая? У тебя получается лучший…
- Конечно, - молодой человек поднялся из-за стола. – Каркадэ?
- Да, пожалуйста… - Йон перевернул страницу, не поднимая глаз от книги.
Едва молодой человек скрылся за дверью, снедаемый любопытством Йон стрелой метнулся к письменному столу и, аккуратно развернув письмо, принялся читать… не сначала, правда, но всё же.
«… Иногда мне кажется, что вы – настоящий солнечный лучик. Мне бы хотелось прижаться – хоть на мгновение! – губами к прядке ваших волос. Я думаю, они мягкие, как лебяжий пух…
Вы добрый. В наше время редко когда встретишь доброту, особенно в той сфере, где вращаетесь вы. Ведь это всё политика, не так ли? Вокруг вас, рядом с вами… Но сердце ваше не зачерствело. Вы так юны… и так хороши собой! Трудно даже представить, что было бы, если бы я вдруг…»
Послышались шаги.
Йон одним прыжком оказался на кушетке и закрылся книгой.
- Вот, каркадэ… я взял немного рахат-лукума, ты ведь любишь сладости, - Раду опустил поднос, на котором стояла чашка чая и тарелочка с рахат-лукумом, на столик рядом.
- Спасибо, - сдавленно отозвался юноша.
- Всё в порядке? – удивлённо поинтересовался Раду.
- Ага.
Фламберг вернулся к письменному столу. Внезапная догадка осенила его…
- Йон… а ты случайно не читал моё письмо?
- Н-нет…
- Мм… понятно.
Раду вновь опустился за стол и глубоко задумался.
Фортуна тихонько подошёл к нему, помялся немного… потом быстро поцеловал в щёку и со скоростью кометы покинул комнату.
-«Кажется, бумага, на которой я пишу, проклята… и сводит всех с ума», - ошарашено подумал Фламберг.
Чай медленно остывал.
Папа Римский гулял в саду.
На самом деле, сейчас у понтифика должен был быть урок богословия, но в кои-то веки, Алессандро набрался смелости и отменил его, сославшись на головную боль.
Отбившись кое-как от медиков, которые жаждали «облегчить головную боль Его Святейшества», мальчик выскользнул в сад.
Жизнь Алессандро уж никак нельзя было назвать интересной или увлекательной. По большей части – сплошная рутина, с утра и до вечера.
И если за целый день Франческо при нём не успевал ни на кого повысить голос – особенно на любимую сестру, Катерину – то день считался хорошим.
Хороших дней у мальчика было немного.
Интересного ничего не происходило.
- Ваше Святейшество! – окликнул его кто-то.
Но, повернувшись, Алессандро никого не увидел.
По спине пробежал холодок – а вдруг это призрак? Здесь, в Ватикане, наверняка ведь их немало.
Живоё воображение мальчика мгновенно нарисовало ему картину – призраки бывших понтификов грозят ему пальцами, укоряя за то, что он не пошёл на урок.
Зажмурившись, он некоторое время так и стоял. Но потом всё-таки открыл сперва один глаз, потом второй… и увидел, что у его ног лежит конверт.
Оглядевшись по сторонам, Папа, к вящему своему удивлению, никого не увидел. Потому, подобрав письмо, он поспешил в беседку.
Устроившись внутри, где от любопытных взглядов его скрывал дикий виноград, мальчик вскрыл письмо и принялся за чтение.
- Ой-ой… - раздалось из беседки через некоторое время.
Оттуда появился ошарашенный Алессандро.
-Пойду-ка я лучше на урок… - пробормотал он и чуть ли не бегом бросился вон из сада.
В беседке осталось письмо.
«… Потому я должен вам признаться…
Ваше Святейшество… Алессандро… Мой красивый, милый, добрый мальчик Алессандро! Я влюблён… Безрассудно и совершенно необъяснимо.
Будь моим Валентином.
Твой Фламберг.
P.S. Можно просто – Огонёк»
Пейринг: Раду/Дитрих, Раду/Йон, Раду/Алессандро
читать дальше- Эй, Раду, что ты там пишешь? – лениво поинтересовался Дитрих. Юному мастеру марионеток было скучно, и скука эта заставила его снизойти до интереса к делам «простых смертных».
- Да так, ничего особенного, - поспешно отозвался Фламберг, машинально прикрывая свою писанину ладонью. Это было его первой ошибкой.
Конечно же, этот жест от взгляда бдительного Лоэнгрина не ускользнул. Вообще, бдительность Кукловода в Ордене уже давно стала темой для шуток, ибо уж слишком плавно она переросла в паранойю. Кукловоду везде мерещились заговоры и интриги. Однажды он даже умудрился заподозрить в предательстве самого Каина… но был тут же быстро отрезвлён Кэмпфером. Во имя мира во всём Ордене и целости конечностей самого Дитриха.
Итак, спрыгнув со стула, на котором до того герр Лоэнгрин скучающе раскачивался, юноша быстро подошёл к столу, где разместился Раду, и выхватил у того из рук недописанное пока что письмо.
Далее Фламберг допустил вторую ошибку, потому что немедленно протянул руку за бумагой:
- Отдай… те, герр Лоэнгрин.
- Таак, посмотрим, что тут у нас? – разумеется, юноша возвращать письмо и не думал. Вместо этого он быстро пробежал взглядом текст. Потом посмотрел на Раду. Потом вновь перевёл взгляд на письмо.
Губы юноши расплылись в ехидной улыбке.
- Радууу… а ты педофил.
- Что?!
- Да-да, и не отпирайся! Чьи «маленькие пальчики» ты там хотел целовать?
Фламберг скрипнул зубами, стряхивая опасные огни с кончиков пальцев, вспыхнувшие чисто машинально.
- Верните.
- Я всегда говорил, что ты … - ехидная улыбка Кукловода неожиданно погасла. Перемена в лице оказалась настолько резкой, что Раду, забыв на пару мгновений о своём праведном гневе, удивлённо воззрился на Дитриха.
Герр Лоэнгрин вдруг покраснел и быстро протянул письмо хозяину.
- Кхм… извини, Раду… вот, держи…
- Спасибо, - машинально кивнул молодой человек, забирая бумагу из рук Кукловода.
Пальцы их соприкоснулись.
Дитрих запылал, как маков цвет, и, пробормотав нечто невразумительное, спешно ретировался.
Проводив его ничего не понимающим взглядом, Раду посмотрел на письмо.
- Чего это он… Ладно. На чём я тут остановился…
«… Искра юной души прекрасна – это я усвоил уже давно. Наверно, поэтому меня, словно магнитом, тянет к тому, кто может одним лёгким движением руки отправить меня в Ад. В настоящий Ад, хоть я и не верю в него.
В ваших изящных руках – невероятная власть. И это делает вас похожим на талантливого музыканта… или дирижёра.
О, как я желал бы целовать ваши маленькие пальчики! Вы, с юных лет обладающий такой силой, такой властью – вы даже не подозреваете о том, что творится у меня на сердце…»
- Ну да… интересно, что с ним… - пожав плечами, Фламберг решил всё же судьбу больше не искушать и закончить письмо чуть позже.
- «Чуть позже – и не в Ордене… а то ходят тут… всякие», - подумал молодой человек и поспешил прочь.
- Раду, а что ты пишешь?
Фламберг вздрогнул.
-«Где-то я это уже слышал», - пронеслось в мыслях. Вслух барон произнёс – Да так… письмо, можно сказать.
- А кому письмо?
- Мм… одному очень, очень хорошему… одной замечательной личности, - задумчиво отозвался Фламберг, откидываясь на спинку кресла.
Йон Фортуна, сидевший на кушетке, по-турецки скрестив ноги, с любопытством покосился на недописанное письмо. Редко когда на лице у Раду проступал такое выражение. Увлечённое.
Некоторое время Йон ещё пробовал притворяться, что читает книгу. Но Раду уж слишком часто задумывался над письмом, вздыхал, сверлил взглядом пространство и вообще – вёл себя странно.
- Раду…
- Да?
- А ты не сделаешь мне чая? У тебя получается лучший…
- Конечно, - молодой человек поднялся из-за стола. – Каркадэ?
- Да, пожалуйста… - Йон перевернул страницу, не поднимая глаз от книги.
Едва молодой человек скрылся за дверью, снедаемый любопытством Йон стрелой метнулся к письменному столу и, аккуратно развернув письмо, принялся читать… не сначала, правда, но всё же.
«… Иногда мне кажется, что вы – настоящий солнечный лучик. Мне бы хотелось прижаться – хоть на мгновение! – губами к прядке ваших волос. Я думаю, они мягкие, как лебяжий пух…
Вы добрый. В наше время редко когда встретишь доброту, особенно в той сфере, где вращаетесь вы. Ведь это всё политика, не так ли? Вокруг вас, рядом с вами… Но сердце ваше не зачерствело. Вы так юны… и так хороши собой! Трудно даже представить, что было бы, если бы я вдруг…»
Послышались шаги.
Йон одним прыжком оказался на кушетке и закрылся книгой.
- Вот, каркадэ… я взял немного рахат-лукума, ты ведь любишь сладости, - Раду опустил поднос, на котором стояла чашка чая и тарелочка с рахат-лукумом, на столик рядом.
- Спасибо, - сдавленно отозвался юноша.
- Всё в порядке? – удивлённо поинтересовался Раду.
- Ага.
Фламберг вернулся к письменному столу. Внезапная догадка осенила его…
- Йон… а ты случайно не читал моё письмо?
- Н-нет…
- Мм… понятно.
Раду вновь опустился за стол и глубоко задумался.
Фортуна тихонько подошёл к нему, помялся немного… потом быстро поцеловал в щёку и со скоростью кометы покинул комнату.
-«Кажется, бумага, на которой я пишу, проклята… и сводит всех с ума», - ошарашено подумал Фламберг.
Чай медленно остывал.
Папа Римский гулял в саду.
На самом деле, сейчас у понтифика должен был быть урок богословия, но в кои-то веки, Алессандро набрался смелости и отменил его, сославшись на головную боль.
Отбившись кое-как от медиков, которые жаждали «облегчить головную боль Его Святейшества», мальчик выскользнул в сад.
Жизнь Алессандро уж никак нельзя было назвать интересной или увлекательной. По большей части – сплошная рутина, с утра и до вечера.
И если за целый день Франческо при нём не успевал ни на кого повысить голос – особенно на любимую сестру, Катерину – то день считался хорошим.
Хороших дней у мальчика было немного.
Интересного ничего не происходило.
- Ваше Святейшество! – окликнул его кто-то.
Но, повернувшись, Алессандро никого не увидел.
По спине пробежал холодок – а вдруг это призрак? Здесь, в Ватикане, наверняка ведь их немало.
Живоё воображение мальчика мгновенно нарисовало ему картину – призраки бывших понтификов грозят ему пальцами, укоряя за то, что он не пошёл на урок.
Зажмурившись, он некоторое время так и стоял. Но потом всё-таки открыл сперва один глаз, потом второй… и увидел, что у его ног лежит конверт.
Оглядевшись по сторонам, Папа, к вящему своему удивлению, никого не увидел. Потому, подобрав письмо, он поспешил в беседку.
Устроившись внутри, где от любопытных взглядов его скрывал дикий виноград, мальчик вскрыл письмо и принялся за чтение.
- Ой-ой… - раздалось из беседки через некоторое время.
Оттуда появился ошарашенный Алессандро.
-Пойду-ка я лучше на урок… - пробормотал он и чуть ли не бегом бросился вон из сада.
В беседке осталось письмо.
«… Потому я должен вам признаться…
Ваше Святейшество… Алессандро… Мой красивый, милый, добрый мальчик Алессандро! Я влюблён… Безрассудно и совершенно необъяснимо.
Будь моим Валентином.
Твой Фламберг.
P.S. Можно просто – Огонёк»